Гладкова О.В., Агиографический
канон и «западная тема» в «Житии Исидора Твердислова, Ростовского юродивого»
Журнал "Древняя Русь", 4, 2001 Агиографический канон и «западная тема» в
«Житии Исидора Твердислова, Ростовского юродивого» «Житие Исидора Твердислова»
относится к одному из многих неизученных и научно не изданных памятников
древнерусской агиографии. Возникшее, скорее всего, в Ростовской земле, «Житие» очень скоро
приобрело общерусскую известность. Настоящей статьей нам хотелось бы привлечь
внимание к этому интересному произведению и наметить некоторые пути его
изучения в преддверии публикации более объемного исследования «Жития»1.
* * * Исидор Твердислов,
ростовский юродивый, подвизался в XV в.: он умер в 1474 или, по другим данным,
в 1484 г. Облик ростовского святого, предстающий в Житии, несколько
загадочен, немаловажную роль играет в этом его происхождение: по свидетельству
агиографа, Исидор пришел на Русь & &^ западныхъ qбо странъ ^ латынскаго "зыка ^ нhмечьскыа же земл#3 По всей вероятности, это первый случай «западного»
происхождения русского святого4. стр. 81 Его почитание началось сразу после
кончины: уже в месяцеслове 1487 г.5 под 14 мая указана память
Исидору, правда ростовское происхождение рукописи6
может свидетельствовать в первую очередь о распространении местной традиции
почитания. Исследователи с уверенностью называют время, когда почитание Исидора
уже точно стало общерусским - между 1552 и 1563 г.7 Житие Исидора
вошло в Великие Минеи Четии митрополита
Макария (далее - ВМЧ) под 14 мая8, а также под тем же
числом в Минеи Четии Иоанна Милютина,
Германа Тулупова и
др.9. Согласно исследованию С. В. Минеевой, в сборниках, включавших
в себя «Житие Зосимы и Савватия Соловецких», «Житие Исидора» встречалось так же
часто, как «Сказание о Борисе и Глебе»
и «Житие Леонтия Ростовского»10,
то есть обладало столь же большой популярностью, как и более изученные
памятники. Как уже было сказано, «Житие Исидора» не
являлось еще объектом специального исследования, хотя и упоминалась в научных
работах. Время создания «Жития» называлось разное: его относили к концу XV в.11,
ко времени митрополита Макария12, к 1584 г.13 По мнению М. Д. Каган,
«составление житийного ядра может быть отнесено к XV в.»14 * * * В настоящей статье нас
прежде всего будет интересовать идейно-художественная структура памятника,
реализация в ней канонических требований, предъявляемых к житиям юродивых
(одновременно являющихся и необходимыми условиями подвига юродства), отбор
агиографических топосов («общих мест», приемов) и их конкретное воплощение в
тексте. Следует сказать сразу, что многие особенности «Жития» связаны с темой
противопоставления Руси и Запада, «Западных стран», постоянно присутствующей на
страницах «Жития» и определяющей особенности изображения подвига ростовского
юродивого. стр. 82 Наиболее полный текст
«Жития», сложившийся, по нашим наблюдениям над рукописным материалом, уже к
концу XV - началу XVI в. по воле разных авторов и редакторов, соединяет в себе
несколько жанров: стих, похвала, агиобиография (собственно житие), чудо, - и
соответственно представляет собой стилистически неоднородное произведение, при
этом сохраняющее идейное единство частей, что мы и попытаемся показать в нашем
исследовании15. В начальном стихе объясняется, за что
Исидор стал называться «Твердисловом» (Твердислов въправдu тезоименно наречс#.
qтверди бо uмъ и съ словомъ вкuпе еже къ бгu ^бhnbv\lang1033 mа), а затем появляется важный для Жития
мотив движения: и ¿гра# исидор жит¿е се пр¿иде/.
и нбснаго црств¿а
достихъ. Как в стихе, так и в
объемном вступлении не говорится о юродстве: первая часть вступления содержит
возвышенные рассуждения о святых, в число которых входит и Исидор, отвергнувших
суетная мира сего. Вторая часть вступления представляет собой похвалу Исидору,
в третьей части автор пространно рассуждает о себе и своих задачах, насыщая
размышления цитатами из Писания.
Примечательно, что Исидор нигде во вступлении даже не называется юродивым.
Помимо наименований, «уравнивающих» его с другими святыми (блженнаго, праведнаго,
свhтилника всесвhтлаго и т.
п.), автор находит для характеристики подвига Исидора следующую формулировку: хса рад(и) страньств¿е/. и многое терпhн¿е. Далее следует сама агиобиография святого,
в которой опять же очень мало находится места для описания подвига юродства:
лишь два раза упоминается, что Исидор ходил "ко qрод, за что и подвергался побоям.
Представляется, что автор, говоря о жизни святого, сосредоточивается на другом: Исидор приходит на Русь с Запада, он иностранец,
«немец» из «местерского» рода, из богатой и знатной семьи, оставивший свое
отечество в поисках Истины - истинной веры - и нашедший ее в «Восточной
стране». Объяснения «западному» происхождению и
«местерскому» роду Исидора находились разные. Филарет считал, что «Блаженный Исидор родился где-то в Германии и вероятно около
Бранибора (Бранденбурга), где бедные славяне теснимы и угнетаемы были немцами с
бесчеловечною жестокостью»16, ему вторит И. Ковалевский.
М. Д. Каган считала,
что известие о «западном» происхождении Исидора - один «из традиционных для
жизнеописания юродивого блоков» и в то же время что «появление на Руси выходцев
из Западной Европы, принявших на себя личину юродивых,
не редкость»18. стр. 83 Еще Димитрий Ростовский, вслед за ним Филарет19, а потом Каган
находили маловероятным возможное истолкование слова «местер», иногда заменяемое
переписчиками XVII в. на «мастер»20 как наименование Великого Магистра.
Отвергая эту догадку, Филарет писал: «... Известны многие роды славянские,
перешедшие со славянского поморья в Россию от притеснения немцев»21.
Предположение Филарета выглядит наиболее убедительно и может дать вполне
реальное объяснение, почему в «Житии» говорится об обретении Исидором
«древлепогубленного отечества». Что же касается «традиционных для жизнеописания
юродивого блоков» (Каган), то об этом речь впереди. * * * Чтобы лучше понять этот памятник,
необходимо обратиться к византийской и русской традиции изображения подвига
юродства. Безусловно, жанр статьи не предполагает подробнейшего рассмотрения
этой обширной темы, да и о юродстве все-таки написано немало, хотя, видимо,
время обобщений еще впереди. Особо ценными для нас стали исследования С. А. Иванова,
А. М. Молдована23,
отчасти Д. С. Лихачева,А. М. Панченко,Н. В. Понырко24
и В. М. Живова25.
Отметим также уже упоминавшуюся книгу священника Иоанна
Ковалевского, писавшего о христианском содержании подвига юродства. Еще Филарет
заметил, что в своем подвиге Исидор следует «примеру праведных
Симеона и Иоанна»27. Действительно, образцом для автора «Жития
Исидора» послужило в первую очередь «Житие» визинтийского юродивого Симеона28.
Наиболее заметны заимствования мотивов строительства прибежища из хвороста и
смерти юродивого в нем. Описание хижы занимает в «Житии
Исидора» (в агиобиографической части), в отличие от «Жития Симеона»29,
особое, чуть ли не центральное место. Создается впечатление, что автор «Жития»,
не знавший святого лично, все свое внимание сосредоточил на его жилище, которое
агиографу, возможно, и доводилось видеть30.
стр. 84
О хиже Исидора в «Житии» говорится четырежды и самым подробным
образом: топографически точно описывается место, где Исидор ее построил (на мhстh с@сh(-сuхh) въ градh среди блатца
нhкотораго), описывается материал, из которого
она сделана (хвраст¿е), не один раз
подчеркивается отсутствие крыши (непокровена), сообщается
трогательная деталь, свидетельствующая о полном отказе Исидора от какого-либо
имущества (не имhа бо q себе ничтож /.. но токмо едино свое
тhло). В результате образ хижи получает
какое-то космическое значение - это особый мир, открытый небу, Богу, мир, на
который никто не польстится и который никому не нужен, мир в стороне - от
города, от людей. По ночам Исидор, как и Симеон, предается там молитве.
Сближают «Житие
Исидора» с «Житием» византийского юродивого и другие мотивы-топосы, в целом
обычные для агиографии: стремление странствовать (Исидор странствует, переходит
из города в город), уход от родных, оставление знатности и богатства ради
истинной веры; признание автора в том, что он пишет далеко не обо всех чудесах
святого, стремление святого скрыть свою святость от мира (даже люди, ставшие
свидетелями чудес юродивого при жизни, могут рассказать о них только после его
смерти), мотив поиска мощей и др.
О
мотивах, лежащих в основе чуда о купце31, спасенном в море явившимся
ему Исидором, писали еще В. О. Ключевский32
и А. Н. Веселовский33. Они видели здесь прежде всего связь с новгородской легендой о Садко34.
Нам кажется логичнее возводить это чудо непосредственно к «Житию св. Николая»,
которое, используя известный Евангельский мотив, могло послужить общим
источником как для былины о Садко, так и для «Жития Исидора». В «Житии Симеона» нет чуда спасения на
водах, однако есть относительно сходные мотивы, в целом общие для агиографии,
однако связывающие чудо о купце и Житие византийского юродивого - чудесное
явление святого и запрещение говорить об этом до его смерти (ср. хотя бы чудо с
фокусником).
М. Д. Каган мотивы
второго прижизненного чуда - чуда о князе - справедливо возвела к Евангельской
сцене претворения Христом воды в вино в Кане Галилейской35, указав
также «Житие Космы и Дамиана»,
где встречается сходный эпизод36. Отметим, что мотив вина, превращающегося в негодный для питья напиток дважды
повторяется в «Житии Симеона» (Чудо с погонщиком мулов и случай со змеей
в трактире).
Повествование о
чудесах Исидора написано очень живо и увлекательно, однако
без упоминаний каких-либо исторических имен и деталей37.
стр. 85
«Житие»
завершается Похвалой Исидору, начинающейся с резкого самоуничижения автора (гнuсныи азъ) и содержащее краткое перечисление
событий собственно «Жития», в частности, приход ростовского святого из
«Западных стран».
* * *
Юродство -
это публичный отказ от ценностей мира сего в пользу мира горнего, отказ, выражающийся прежде всего в абсурдном, безумном, с точки
зрения мира дольнего, поведении, «провоцирующем» (термин С. А. Иванова)
окружающих на нехристианские поступки. За публичностью унижения юродивого и
«обликом безумия»38 - укор и назидание миру, память о Христе, о
совести. Эта нравственная функция юродивого особенно заметна в русском
юродстве.
Каноническое житие
юродивого, как нам представляется, должно включать в себя следующие основные
топосы, одновременно являющиеся необходимыми элементами аскезы, возможность
которой исходит из Писания (отсюда набор цитат, кочующий из одного жития
юродивого в другое, о «буйстве» Христа ради, прежде всего из I Послания апостола Павла к
Коринфянам39 ):
- пренебрежение и
отказ от обычного человеческого ума;
- наряду с этим
способность видеть особые связи между явлениями и предметами, не различаемые
окружающими юродивого людьми, «особая логика» юродивого, на самом деле
связывающая мир «горний» и мир «дольный»; дар прозорливости и пророчества;
- юродство и
кощунство, «безобразия» юродивого («провокация», по терминологии Иванова,
«соблазн», по выражению Живова);
- побои и гонение
от людей вследствие непонимания ими истинной сущности происходящего, то есть
вследствие «неразумия» людей40;
- принципиальная
публичность жизни и в то же время сокрытие подвига до самой смерти;
- невидимость во
время молитвы или «скрытая молитва»;
Безусловно,
отдельные признаки вкупе с обязательными чудесами, конечно, могут отличать не
только юродивого, но в житии юродивого они являются именно в соединении с
прочими постоянными и необходимыми компонентами.
«Житие Исидора
Твердислова» обращено к читателю, с одной стороны, достаточно сведущему в
Писании, но, с другой стороны, ценящему в произведении не игру символов или
скрытые богословские построения, а прямое описание. «Житие Исидора» выстроено в
целом по выверенной схеме, однако в нем проявляется целый ряд особенностей:
во-первых, сведен к минимуму мотив отказа от житейского ума, земной мудрости -
в «Житии» об этом вообще говорится очень мало. Во-вторых, в житии, как это ни
парадоксально, практически не описывается юродство Исидора. В основной
части, то есть в собственно Житии, и заключительной Похвале Исидор лишь
называется юродивым или же автор сообщает, что он ходил "ко qрод. Исследователями давно замечено, что
древнерусские авторы, в отличие от византийских, «смущались»41
изображать безобразия юродивых, однако в Житии Исидора это «смущение»
проявилось во всей полноте.
стр. 86
Подвиг Исидора
осознается в «Житии» как подвиг «странности», «сторонности» и странничества -
на это прежде всего указывает первая же Евангельская цитата собственно житийной
части: аще (кто) хощеть пw мнh ити да ^вържетс# себе и
възметь крстъ свои. и пw мнh гр#деть, - и т. д. (лишь
позже вторая цитата из I Послания ап. Павла Коринфянам
говорит о «буйстве» Христа ради). Понимание юродства как подвига,
совершаемого в неприятии миром, восходит к страстям Христовым, когда в ответ на
насмешки и побои Христос говорит: «Отче, ^пuсти имъ: не вhд#тъ, бо что твор#тъ» (Лук. 23: 34).
Именно этот Евангельский эпизод более всего занимает автора, когда он переходит
к рассказу о юродстве Исидора в Ростове, а не описание конкретных «безобразий»
юродивого: блженныи взираа на предлежаnm¿и
подвигъ и началника вhрh и свершител# Iса. и никако же зла досаждаюnbmимъ емq
вздаваше. нъ токмо въ qмh своем глше къ б@ ги не постави имъ
грhха
сего.
О
«сторонности» Исидора говорят и его иностранное происхождение, упоминаемое
неоднократно, и стремление постоянно ходить, странствовать42 (из
страны в страну, из города в город, из города к хиже на блатце, переходя по
самому городу с места на место, даже первое чудо он совершает над человеком
странствующим - купцом), и отказ от ценностей мира, традиционный не только для
юродивого, но не доведенный здесь до изображения «кощунств» юродивого.
Даже обычный для агиографа прием уничижения себя и возвеличивания Исидора
здесь, в таком контексте, еще более, чем обычно, воспринимается как отдаление
себя и читателя от святого, о котором автор пишет не
руководствуясь личными впечатлениями - то ли потому, что их действительно не
было (что кажется наиболее вероятным), то ли «забывая» о них в стремлении
следовать канону, - но как будто издалека и по прошествии времени.
В «Житии» Исидор
предстает как своего рода странник, покинувший свое отечество в поисках Истины,
нашедший ее в православии, выбравший «сторонность» в качестве основы своего
подвига. Исидор не участвует в жизни мира сего, не принимает его, потому что
знает Истину; он гоним миром и не понят им подобно страдающему Христу. В этом случае
«Житие» опирается на раннюю традицию, сложившуюся в византийской агиографии, а
именно (если не считать библейских странников-прообразов, в первую очередь, страдальца Иова)
на жития, описывающие подвиг странничества как особый вид аскезы. О том, что
жития странников были тесно связаны с житиями юродивых, писал и С. А. Иванов43,
он же приводит в качестве первейшего примера жития странника «Житие Алексия, человека Божьего»,
явно вошедшее, на наш взгляд, в тот фон, на котором было создано «Житие Исидора
Твердислова».
Можно согласиться
с С. А. Ивановым, заметившим, что «иностранное происхождение подчеркивало
чуждость юродивого миру»44: иностранцем (скифом или даже славянином)
считался византийский юродивый Андрей, людьми пришлыми были Симеон, Иоанн, Михаил Клопский
и другие. Трудно, правда, согласиться с другим утверждением Иванова,
модернизирующим историческую действительность, объясняющим уже не
литературно-агиографическую, а реальную основу «западного» происхождения:
«...Обращение немцев именно в самую экстремистскую форму православия имело,
быть может, психологические корни.
стр. 87
Ср. современное
увлечение Запада восточным оккультизмом»45. Для того чтобы до конца
разгадать загадку появления «западного» человека в качестве православного
святого, юродивого, при условии, что этот факт «Жития» взят из реальной жизни
(что еще нужно доказать), у нас пока нет данных. «Житие Исидора» настолько
полно «пустыми топосами» - общими местами, которые только названы (ходил "ко qрод) и не наполнены какой-либо
информацией, в том числе и исторической, что к нему трудно относиться как к
документальному свидетельству. Сообщение о приходе Исидора от «Западных стран»,
находящееся в ряду топосов, многие из которых «пусты», явно имеет функцию
канонического «общего места» (приход юродивого, святого в другой город, страну
и т. д., где его никто не знает), но может не быть историческим фактом.
Острота
постановки вопроса противостояния «латинской веры», синонимом которой выступает
«Запад», и «истинной», православной46, сближает «Житие Исидора» с
таким новгородским памятником, как «Житие Антония Римлянина»,
в котором также рассказывается о святом, пришедшем с Запада (из Рима), где,
правда, Антоний, в отличие от Исидора, уже втайне (!) исповедовал православие. Сходство мотивов
заставляет задуматься об их происхождении и вынуждает исследователя
«посмотреть» в сторону Новгорода.
* * *
Как известно,
юродство стало на Руси одним из наиболее почитаемых и любимых подвигов47.
Жития юродивых существовали в рукописной традиции, пересекаясь и подвергаясь
взаимному влиянию. Порой сложно с уверенностью определить точное происхождение
того или иного повторяющегося мотива в разных житиях. Как уже говорилось, М. Д.
Каган считала, что «Житие Исидора» «послужило образцом для создания
канонической формы жития юродивого»48, мы присоединяемся к ее
мнению. В этом первом русском, построенном по канону житии
юродивого для агиографа оказался не столь важен мотив «безобразий» и
«провокаций», сколько, быть может, менее очевидный, но также заложенный в канон
мотив, который мы бы назвали «странностью49 миру», связавший «Житие
Исидора» с древнейшей христианской традицией, в первую очередь, с житиями
«странников Христа ради». Можно предположить, что «странность миру»,
частью которой является «западное» происхождение Исидора, в качестве основного
мотива была для агиографа рубежа XV - XVI веков более привычной и знакомой,
нежели мотивы «соблазна» и «похабства», развившиеся в
более поздних50 житиях русских юродивых.